dreamrealizer | Entries tagged with история россии

Насмотревшись исторических средневековых сериалов хочу выразить удивление почему у нас до сих пор такой модный тренд не задействован. Ведь вся история начиная с Киевской Руси и до 16-го века - это темный лес и там сценаристам в смысле зрелищности можно резвиться как хочешь. Есть основные вехи и действующие лица, а второстепенных лиц и сюжетов напихать - это же раздолье. Опять же, например, только крещение - политически-детективный сериал на как минимум тридцать серий, главное принять основную версию. А период раздробленности? - раззудись рука! туева хуча действующих лиц! Костюмы не так чтобы часто меняются, на пару сотен лет хватит.
Вон у турок - один только Сулейман на 180 серий. А Кесем идет как продолжение. Эртугрул тоже дофига серий, все скачут и скачут, а еще даже государство не образовали.
Понятно, что работать придется с дубовыми молодыми российскими и ближнероссийскими актерами, но даже они когда в роль вживаются серий через несколько улучшаются. Помнится в "Расколе" сначала был такой кошмар и чужеродная каша во рту, что даже смотреть не хотелось, а в серединке стало улучшаться. Хотя сам сериал так себешный. Вообще в режиссеры таких сериалов надо брать хронистов, а не "Я художник, я так вижу". Обязательные исторические консультанты, на каждом эпизоде, чтобы не было феерических ляпов. Обязательные консультанты по речи, не можешь сам говорить как положено - пусть озвучивают. Современное московское произношение и фразопостроение в картинке средневековья смотрится нелепо. А вот например в северных губерниях до сих пор сохранился говор и в обычной жизни, мне кажется он очень бы подошел к историческому.
Костюмы у нас уже вроде научились делать, время полиэстеровых гардемаринов прошло.

У меня, кстати где-то есть толстая такая книжка, состоящая из таблицы что в каждом государстве происходит в каждом году. Весьма прелюбопытное чтиво, выбираешь период и сразу видишь политическую ситуацию в мире.

Мусолю во время поездок Петр Авен, Альфред Кох "Революция Гайдара". собственно даже не книга, а просто сборник интервью, тяжело и нудно читаемых, не уверена, что дойду до конца. Давно собиралась... Там действующие лица рассказывают, как они разваливали Союз, и дальнейшее, и как это было интересно и увлекательно. Вся эта крысиная возня по новому распределению власти и прочее. Противно невыносимо. А они, блядь, этим гордятся.
Я помню, как в самом конце восьмидесятых-начале девяностых Россию вдруг наводнила куча иностранно-подданных проходимцев и авантюристов, каждый делал свой гешефт. И наши тоже рвали куски, некоторые давились до смерти.
Вся вот эта нынешняя поебень с украиной и прочим - это ведь оттуда, и еще раньше, из восьмидесятых, это не вчера началось. Когда до власти дорываются безмозглые ничтожества - они ничего не построят, они только развалить могут, да и то через жопу. Целую страну сделали испытательным полигоном, выйдет-не выйдет, вышло - да что-то совсем не то, что-то хуево.
Но они так откровенненько о себе, о своей роли. Наверное и в республиках тоже кто-то подобные мемуары написал. Мемуары предателей.
( Read more... )

Никогда не задумывалась как же жили бедные дворяне, коих было вообще-то большинство. Да про них и не вспоминали, обычно описывая быт богачей
«Помню, как не раз на дворе усадьбы останавливались две или три рогожные кибитки, запряженные в одиночку, и Павел, буфетчик, подавая сложенные бумаги, заикаясь, докладывал матери: «Сударыня, смоленские дворяне приехали».
– Проси в столовую, – был ответ. И минут через десять действительно в дверь входило несколько мужчин, различных лет и роста, в большинстве случаев одетых в синие с медными пуговицами фраки и желтые нанковые штаны и жилетки; притом все, не исключая и дам, в лаптях.
– Потрудитесь сударыня, – говорил обыкновенно старший, – взглянуть на выданное нам предводителем свидетельство. Усадьба наша сожжена, крестьяне разбежались и тоже разорены. Не только взяться не за что, но и приходится просить подаяния.
Через час, в течение которого гости, рассевшись по стульям, иногда рассказывали о перенесенных бедствиях, появлялось все, чем наскоро можно было накормить до десяти и более голодных людей. А затем мать, принимая на себя ответственность в расточительности, посылала к приказчику Никифору Федоровичу за пятью рублями и передавала их посетителям»

Наверное, трудно быть дамой в лаптях))) Дворяне на подаянии... "в кусочках"...
Послереформенное время и отношения как-то вообще выпали из моего поля зрения, а ведь это интереснейший период.
Суходол еще кое-как держался. Но, вырубив последние березы в саду, по частям сбыв почти всю пахотную землю, покинул ее даже сам хозяин ее, сын Петра Петровича, – ушел на службу, поступил кондуктором на железную дорогу
Помещик - и в кондукторы...
Эмиграция, эмиграция... там хотя бы все были на равны, обнищавшие и потерявшие Родину. А тут становишься никем, ничтожным кондуктором, на глазах всех знакомых. Разве это пережить легко?

Читаю совершенно волшебную книгу "Изба и хоромы" Беловинского http://flibusta.net/b/278565

Деревянная соха не только была дешева и проста. Она была легкой и пахарь мог легко поднимать ее, обходя камни и пни. Она годилась на всяких почвах и для любых работ. Правда, она не переворачивала землю до конца, а ставила подрезанный пласт на ребро, она была неустойчива и делала огрехи. Пахала соха неглубоко, на 2-2,5 вершка, но на среднерусских землях с мелким плодородным слоем глубже пахать было и нельзя, поскольку наверх выворачивался бы неплодородный подпочвенный слой, что мы и сделали тяжелыми тракторными многолемешными плугами

Вот вам модная экологическая неглубокая вспашка)))

...Но на севере употреблялась еще и древнейшая борона-суковатка или смык. Толстая сухая ель с длинными остатками сучьев резалась на куски нужной длины, которые раскалывались пополам и сплачивались вместе, образуя квадрат. Это примитивнейшее орудие, которое могло бы, наравне с сохой и лаптями служить пропагандистам символом отсталости царской России, было незаменимым в работе на подсеках, дававших при первом посеве баснословные урожаи. Ведь среди невыкорчеванных обгоревших пньей и кореньев любая другая борона просто рассыпалась бы, а хорошая железная борона застряла на первых же нескольких шагах. Суковатка на длинных гибких зубьях легко перепрыгивала через препятствия, а рассыплется – не жалко: тут же можно соорудить новую, лес рядом...

...южнорусская и, особенно, малороссийская хата отличалась необыкновенной, в сравнении с великорусскими избами, особенно из центральных и степных губерний, чистотой и отсутствием насекомых, чему способствовали регулярная промазка пола и стен и побелка, а также отсутствие необходимости держать зимой в доме новорожденных животных...

...Типология великорусского двора чрезвычайно сложна и связана с климатическими особенностями различных регионов. Так, для Русского Севера с его обильными снегопадами, сильными морозами и ветрами с Ледовитого океана характерен однорядный дом-двор, соединявший под одной крышей и жилые помещения, и собственно двор, и помещения для скота. Разумеется, это могло быть только в богатых качественным и дешевым лесом местностях. Сам дом, то есть жилая часть, был большим, обычно пятистенком, иногда шестистенком, полутораэтажным, то есть под жилой его частью находился высокий подклет, где была кухня, какие-либо чуланы, мастерские и тому подобные вспомогательные помещения. Крыльцо такой постройки, естественно, также было очень высоким и непременно под крышей, чтобы его не заносило снегом. Далее шли сени и холодная изба или клеть, из которой вела дверь с лестницей на двор. Двухскатная крыша продолжалась и над двором. Двор был высокий, плотно сложенный из бревен и вымощенный мощными плахами. В нем было теплее, чем на улице, тихо и чисто; его не нужно было чистить от снега, зато он регулярно выметался метлами. Высокие ворота, прорезанные в стенах двора, плотно запирались. В верхней части двора располагалась поветь, как бы легкий второй этаж или навес. На повети летом хранили сани, зимой телеги, сохи, другой громоздкий инвентарь, здесь на сене летом спали в прохладе. За двором шли просторные, срубленные из хорошего леса хлева и конюшня, над которыми находился обширный сеновал. С улицы на сеновал, закрывавшийся воротами, вел мощный, сложенный из бревен на толстых столбах, взвоз, пологий въезд. Возы с сеном въезжали по нему через ворота на сеновал, здесь разгружались, разворачивались и спускались вниз. Огромные запасы сена, накошенного на северодвинских, сухонских, пинежских лугах, утепляли хлева сверху, а сено для скота сбрасывалось вниз, прямо в решетчатые ясли на стене через проем в потолке. Все было солидно, основательно, домовито, чисто. Вообще жизнь северных крестьян отличалась и хозяйственностью, и чистотой, и определенной степенью зажиточности. Здесь ведь не было крепостного права, не только лишавшего крестьян значительной части их времени, но и морально разлагавшего их, приучавшего работать кое-как: кто плохо работал на барина, тот привыкал плохо работать и на себя. Кроме того, северное крестьянство вообще мало занималось земледелием: из-за сурового климата и скудородных почв это не имело большого смысла. Зато скота на заливных лугах держали помногу. Недаром во второй половине XIX в. крестьянское хозяйство Замосковного края, от Ярославля и далее на север, стало базой для русского кооперативного маслоделия и сыроварения; неспроста у. нас и сегодня есть Вологодское масло, Ярославский, Пошехонский и Костромской сыры. Северный крестьянин занимался сезонным промыслом на морского зверя, ловлей в море и реках ценных пород рыбы, например, дорогой семги, охотой в лесах или разного рода лесными промыслами. Это давало не только хорошие заработки, которые и не снились какому-нибудь орловскому или воронежскому мужику, но и много досуга. Северный крестьянин обычно был езжалым и хожалым, иногда доводилось ему бывать с морской добычей и в Норвегии, и он мог сказать несколько слов по-норвежски и по-английски, он был грамотен, хотя, чаше всего знал только старославянскую печать и читал старинные книги. Многие северные крестьяне держали у себя приличные библиотеки старообрядческих рукописных и старопечатных книг. Женщины Русского Севера, не замотанные на полевых работах, не подавленные нищетой и бесхлебьем (свой хлеб не рождался, зато много везли его мимо, к Архангельскому порту, а купить было на что), были дородные, белоликие, по праздникам выходили на бугор водить хороводы в старинных, шитых речным жемчугом кокошниках, в парчовых душегреях и штофных да атласных сарафанах. Что ж было такую бабу и не любить, и не холить ее! ...

Мой дом был, конечно, не двухэтажным))), но вот такой крытый двор со скотной частью и сеновалом вверху имел место быть. И в подвал ход был с улицы, я его заложила. Вообще, надо было, конечно все сфотографировать перед перестройкой, я делала какие-то снимки, но даже не знаю снимала ли внутри.
И у бабушки одно двор тоже крытым был, а ведь она дом строила уже в конце шестидесятых. Перевозила старую избу деревни в поселок.
А вот у другой, с Поволжья, дом стоял отдельно от скотного двора. И крытых дворов по соседям не было.
Книгу читать только начала, истинное наслаждение, доложу я вам! Не так много действительно насыщенной и познавательной литературы, написанной хорошим языком. У автора есть еще две книги, полагаю не менее замечательные. К сожалению в сети их пока нет, а ставить живые книги у меня просто не-ку-да. Если только на пол класть.
Очень жаль, что в электронной книге нет иллюстраций по каждому предмету, не знаю есть ли они в книге. Если есть - то стоит купить именно в бумаге.

Ратоборец проводит археологический эксперимент по жизни в условиях 10 века http://odin-moy-den.livejournal.com/1456742.html
Самое адское на мой взгляд - это топка печи по-черному, сдохнуть можно. Труба - это все-таки целая ступенища цивилизации. Так что Ниф-ниф ещё как король живет, со всеми благами цивилизации: генератором, бензопилой, унитазом и интернетом.

Вот любопытная статья, опять же совершенно очевидные вещи.
Абзацы расставила сама, иначе читать невозможно

Д.В.Потепалов

ВИКТИМОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ДЕТСТВА В ДРЕВНЕЙ РУСИ И ДОПЕТРОВСКОЙ РОССИИ (X-XVIIВВ.).

Изучение истории детства в Древнерусском и Московском государствах очень затруднительно ввиду крайней скудости источниковой базы. Отдельные летописные свидетельства, говорящие о детях, не дают возможности даже в самых общих чертах нарисовать картину детства в те, с исторической точки зрения, не столь уж и далекие времена. Это не позволяет исследователям до сих пор создать сколько-нибудь обобщающий труд по истории детства в России. Поскольку появление новых письменных источников маловероятно, то история детства и беспризорности в России до XVIIIв. скорее всего всегда будет носить концептуальный характер. Примечательно, что ни в одном документе светской и духовной властей исследуемой эпохи (Устав 996г. князя Владимира I, «Русская правда», «Правда Ярославичей», Судебники Ивана III и Ивана IV, решения Стоглавого собора 1551г., Соборное Уложение 1649г. и др.) нет никаких статей, посвященных детям-сиротам, беспризорникам. Это тем более удивительно, что имеются многочисленные свидетельства о помощи государства, церкви, общества виктимогенным и виктимным группам взрослого населения (нищие, вдовы, престарелые, инвалиды, умалишенные и т.п.).
Однако, отсутствие письменных источников также, по-своему, является источником. Можно предположить, что: 1. Не существовало или было очень незначительным явление детской беспризорности; 2. Отсутствовали сами понятия о ценности жизни ребенка и необходимости его опеки. Оба предположения только на первый взгляд кажутся маловероятными. Известно, что основной семейной моделью в России до XXв. была так называемая большая семья, состоящая из 3-4 поколений. К тому же, русские крестьяне жили общинами, члены которой часто были повязаны родством. При такой семейной модели общества, осиротевшие дети могли найти приют у ближних или дальних родственников, поочередно кормиться у односельчан, получать милостыню и т.п. Педагог и психолог М.Н.Рубинштейн отмечал, что в таких «семьях – обществах дети являлись, в сущности, общим достоянием, и потеря одного из родителей или обоих нисколько не меняла их положения» [16, с. 11].
Причинами, по которым крестьяне брали в свою семью осиротевших детей, были не столько чадолюбие, сострадание и милосердие, сколько соображения прагматического порядка. Нередко рачительные и рациональные главы семейств становились опекунами из-за желания увеличить надел общинной земли, получить в будущем дополнительные рабочие руки, получить денежное пособие и т.п. Кроме названных форм социальной помощи детям-сиротам, существовало еще одно явление минимизирующее детскую виктимогенность и превращение сирот в беспризорников и преступников. Оно было описано известным историком С.В.Бахрушиным: «В XVIIв. в патриархальных условиях Московского Государства этот вопрос (беспризорности – Д.П.) решался довольно просто: в обществе, страдавшем отсутствием свободных рабочих рук, ребенок-сирота и беспризорный ценился в хозяйстве как будущий работник, а частные лица охотно брали его на воспитание с тем, чтобы закабалить его затем навсегда на своей службе. Ребенок, потеряв родителей, не имея, чем прокормиться, бил челом во дворе к лицу, соглашавшемуся взять его к себе, отдавая себя в кабалу и этим обеспечивал себе пропитание. Государство пользовалось теми же приемами, отдавая беспризорных детей, оказавшихся у него на руках, частным лицам и церковным учреждениям на воспитание и предоставляя им за это пользоваться впоследствии бесплатным трудом своих воспитанников…

Это закабаление детей, взятых на воспитание, является наиболее примитивной формой заботы общества и государства о малолетних» [2, с. 2]. Не следует также забывать, что после принятия христианства помощь обездоленным людям оказывала церковь. И хотя не сохранилось никаких письменных свидетельств оказания такой помощи детям-сиротам, едва ли можно сомневаться, что они ее не получали наряду с калеками, сумасшедшими, нищими, больными и стариками. Таким образом, в Древней Руси и Московском государстве существовало достаточно много факторов, препятствующих виктимизации детей и превращению их в беспризорников. Несмотря на грубость и жестокость тех времен, нельзя отрицать наличие своеобразных форм защиты и определенной степени социальной защищенности детей-сирот.
Однако трудно предполагать, что детская беспризорность в те времена отсутствовала вообще. Виктимность самой жизни общества была очень высока. Основными виктимогенными факторами были эпидемии, войны, пожары, стихийные бедствия и практически постоянный спутник жизни людей – голод. Вот картина, которую рисует летописец: в 1128г. совсем не стало хлеба в стране. «Отцы и матери отдавали даром иноземным купцам своих детей» [10, с. 5-6]. Если к этому добавить стихийные бедствия, климатические катаклизмы, постоянные в «деревянной» Руси пожары и др., то становится очевидным, что никто в те времена, а особенно ребенок, не мог быть застрахован от опасности упасть на дно жизни.
Еще одним фактором детской виктимизации была христианская мораль церкви. После крещения Руси и установления моногамного брака, настоящими изгоями общества постепенно становятся «незаконнорожденные» дети. Уже в XIв. в киевских христианских кругах была крепка мысль, что «от греховного бо корени зол плод бывает» [15, с. 184]. Борясь за чистоту нравов, церковь культивировала негативное отношение к детям, рожденным вне брака. В обществе со временем сформировалось твердое убеждение, что из «незаконных» детей могут вырасти только тати (воры, разбойники) и блуди (гулящие, проститутки). Часто именно так и случалось, поскольку настороженное и презрительное отношение общества формировало и усиливало виктимность «незаконнорожденных» детей, толкало их в среду антиобщественных элементов. Таким образом, с достаточной большой долей вероятности, можно предполагать, что детская беспризорность в Древнерусском и Московском государстве имела место, хотя масштабы ее были относительно невелики. Вторая гипотеза, объясняющая причину отсутствия письменных источников по проблеме детства, видится в том, что этой проблеме вообще особого значения не придавали.
В отличие от России, Западная Европа располагает большим количеством архивных и других материалов по истории своих стран и народов. На основе этой весьма солидной базы исследователями были написаны работы не только обобщающие историю детства, но и по многим узкоспециальным вопросам: история семьи и семейной жизни, детские игры и игрушки, история детского костюма, история школьного образования и др. Настоящей сенсацией стала вышедшая в 1960г. книга Ф.Арьеса «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке» [1]. На основе анализа широкого круга источников, автор пришел к выводу, что до XVIв. в обществе отсутствовало понятие о ценности жизни ребенка. Детей не воспринимали как полноценные человеческие существа и ими не дорожили. Детская смертность была столь высока, что не вызывала не только больших переживаний, но даже эмоций. До конца XVIIв. в обществе существовало терпимое отношение к детоубийству. Если ребенку удавалось выжить, то очень рано, едва окрепнув физически, ребенок смешивался со взрослыми, разделяя с ними работу и игры. Из маленького дитя он сразу же становился молодым взрослым, минуя различные этапы юности, существовавшие, вероятно, до Средних веков.
Но если физическая жизнь ребенка значила так мало, то значительно сложнее для христианского миросознания обстояло дело с его бессмертной душой, особенно, если ребенок был крещен. Если ребенок умирал до крещения, это не давало повода для особенных переживаний. Хоронили такого ребенка где придется (под порогом, в саду и т.п.), как сегодня закапывают умершее домашнее животное. Ф.Арьес пишет, что «в эпоху расцвета Средневековья взрослые не слишком спешили окрестить своих детей, в самых тяжких случаях забывая это сделать» [1, с. 17]. Очевидно, средневековые пастыри были очень обеспокоены этим и приняли ряд установлений принуждающих родителей к крещению ребенка как можно скорее после рождения.
Перелом в сознании людей, как считал Ф.Арьес, начал происходить в XVIв., когда в ребенке увидели хрупкое творение Бога, которое необходимо воспитывать и оберегать. В течение XVI-XVIIвв. ребенок занял в семье место, какое невозможно представить в прошлые века. Маленький человек становится необходимым элементом повседневной жизни семьи; забота о его воспитании, устройстве, будущем переходит в разряд важнейших семейных задач. Поначалу восприняв критически, западноевропейские и американские исследователи в итоге признали основные положения Ф.Арьеса. Уже мало кто сомневается, что эмоциональная связь между родителями и детьми является «современным изобретением» человечества, а материнская не является «естественным» свойством женщин и не вытекает из их «природного инстинкта» [19, с. 145, 147, 148].
Трудно предполагать, что в Древней Руси и допетровской России отношение к детству было иным, чем в Западной Европе. Никаких свидетельств обратного нет. Но, скорее всего, в значительно менее, чем Западная Европа, урбанизированной России, роль семьи в воспитании была определяющей. Можно также предполагать, что взрослая часть общества дифференцировала детей по возрасту. Уже в Древней Руси появляются слова означающие возрастные группы: «дитя», т.е. тот, кто вскармливается грудью; «молодой» – ребенок 3-6 лет, воспитываемый матерью; «чадо» – 7-12 лет, начинающий обучаться; «отрок» – подросток 12-15 лет, проходящий специальное ученичество перед посвящением во взрослые члены рода или общины. Роль матери в деле воспитания детей была высока на протяжении всего периода взросления не только девочек, что понятно, но и мальчиков. Не случайно, на Руси человека, достигшего полной зрелости, называли словом «матерый», т.е. воспитанный матерью [8, с. 173]. Во всем остальном мы видим на Руси и в Московском государстве те же явления, что и в Западной Европе.
В первую очередь обращает на себя внимание очень высокая детская смертность. Из десяти родившихся в страду детей в русской деревне выживало двое, поскольку матери уже через несколько дней после родов уходили на полевые работы [17, с. 68]. Распространенным явлением было детоубийство. Известный юрист М.Н.Гернет в изданной в 1911г. книге «Детоубийство» писал: «Наши предки не составляли исключения относительно обычая убивать детей: детоубийство имело место и у них считалось дозволенным» [5, с. 288]. После образования государства и крещения Руси разбор дел об убийствах детей долгое время входил в компетенцию исключительно духовных судов. Лишь Соборное Уложение 1649г. отчасти передало рассмотрение этих дел в руки светских властей. При этом светское правосудие, в отличие от церковного, рассматривало детоубийство как привилегированный вид убийства, т.е. не представлявший большой общественной опасности. Наводит на определенные размышления такая же, как и в Западной Европе, забота церкви о как можно более скором крещении новорожденных. В том случае, если родители хотели окрестить ребенка, епископ Илья (XIIIв.) рекомендовал священнику не упустить момента и, бросив все, идти крестить – «любо си (если даже) и службу (церковную) остановите, нетусь в том греха» [14, с. 367].
Не отличало Россию от Запада и жестокое отношение к детям. Причем эта жестокость шла не от невежества, а была вполне осознанным методом воспитания. Составитель «Домостроя» протопоп Сильвестр давал такие советы отцам семейств: «Сына ли имаши, не дошед в нити в юности, но сокруша ему ребра; аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здрав будет, дщерь ли имаши – положи на ней грозу свою». Этот суровый моралист запрещает даже смеяться и играть с ребенком [11, с. 145].
Но если все вышеперечисленные факты бездушного отношения к детям были характерной чертой эпохи, то продажа детей отличала Древнюю Русь от Западной Европы, где данное явление осталось в прошлом. Родители в голодные годы продавали своих детей проезжему «гостю» или даже отдавали их даром, – это было стихийное и массовое бедствие. Причем общественная мораль осуждала родителей только в том случае, если дети продавались «без нужды». Покупателями, очевидно, чаще всего были варяжские «гости», плывущие «в греки», где легко можно было продать «товар». Перед этим бедствием даже церковь была бессильна [14, с. 187]. Все это свидетельствует о том, что также как и в Западной Европе, в Древней Руси и Московском государстве ценность жизни ребенка была ничтожна мала и, за редким исключением детей знати, в нем не видели личности. Именно этим обстоятельством, а также сравнительно небольшим числом оставшихся без попечения детей объясняется отсутствие в документах эпохи упоминаний о помощи обездоленным детям.
В этой связи нельзя не коснуться еще одного вопроса. Масштабное развертывание в последние годы социальной работы в России привлекло внимание исследователей к ее различным аспектам. Появилось значительное число публикаций, посвященных истории вопроса, где, наряду с другими проблемами, рассматриваются вопросы детства. Отмечая безусловную значимость и достоинство данных публикаций, нельзя не отметить, что их авторы для подтверждения своих выводов часто используют одни и те же весьма немногочисленные факты, ссылаясь при этом не на первоисточник, а на ранее опубликованные работы. В качестве аргумента используется иногда известная историческая фальшивка – «Влесова книга». Имеет место расширительное толкование имеющихся архивных данных. В результате возникает идиллическая картина детства в средневековой России («В IXв. семья была многодетной, дети желанными», «В XVIв. высоко ценились родительская любовь и почитание старших» и т.п.) и всеобщей заботы об оставшихся без родительского попечения детях («История развития детского призрения началась со времен Великого князя Владимира», «Статья 99 Русской Правды вменяла в обязанности опекунам «печаловаться» о сиротах», «Ярослав Мудрый учредил сиротское училище» и др.).
Однако изучение первоисточников показывает, что до второй половины XVIIв. отсутствуют какие-либо документы, свидетельствующие о проявлении заботы о беспризорных детях. Например, такой факт, как открытие Ярославом Мудрым училища для сирот не подтверждается. Н.М.Карамзин, ссылаясь на Никоновскую и Новгородские летописи писал: «Летописцы средних веков говорят, что сей Великий Князь завел в Новгороде первое народное училище, где 300 отроков, дети Пресвитеров и Старейшин, приобретали сведения, нужные для Священного сана и гражданских чиновников». [9, с. 27, 212]. Пожалуй, наиболее часто цитируемым документом, на основании которого делаются выводы о проявляемой о детях-сиротах заботе, является «Поучение» Владимира Мономаха своим детям («насколько можете, по силам кормите и подавайте сироте») [4, с.55]. Вместе с тем, следует помнить, что даже в XIXв. слово «сирота» имело более широкий смысл, чем сейчас. Под сиротой понимали не только ребенка, но и любого человека, оказавшегося без средств к существованию [6, с. 62].
Отсутствие письменных свидетельств не позволяет делать выводы о какой-либо деятельности, направленной на заботу о беспризорных детях. Имеющиеся в современных публикациях по истории социальной работы описания такой деятельности являются скорее всего механическим перенесением заботы о нищих, калеках, больных, раненых и т.п. на сферу детского призрения, экстраполяцией современных представлений о любви к детям на период Средних веков. Такого рода толкование прошлого не столь безобидно для науки, как это кажется на первый взгляд. Оно кардинальным образом переворачивает наши представления не только о беспризорности в прошлом, но и о детстве в целом. Познание подменяется умилением. Пережившие после выхода в свет книги Ф.Арьеса немалый психологический шок западные исследователи, тем не менее, позднее признали, что «особенно опасно считать сегодняшний стандарт социального и психологического обращения с детьми «естественным» и не зависящим от культуры и эпохи, и по нему измерять семейные отношения в прошлом» [7, с. 40].
Отечественные специалисты в области социальной педагогики также признают имеющиеся недостатки. Так, А.В.Мудрик отмечает, что «использование в социальной педагогике идей и данных других наук имеет определенные трудности и издержки». Называя главные из них, он пишет, что «некоторые идеи заимствуются в облегченном варианте, а порой фактически фальсифицируются в процессе их приспособления к социально-педагогическим нуждам» [12, с. 191]. В то же время, было бы неправильным обвинять авторов в научной недобросовестности. Подобного рода издержки в исследовании прошлого историки называют «добросовестными заблуждениями» и связаны они, вероятно, с искренним желанием современных ученых-педагогов привлечь внимание общественности к проблемам детства и беспризорности путем использования позитивных исторических фактов [13, с.10; с.37-38]. Историческая действительность, однако, далеко не всегда была такой, какой мы хотели бы ее видеть. Положение ребенка в Западной Европе стало меняться только с началом Нового времени. Гуманистическая литература сделала нормой человеческой культуры родительскую любовь и поставила ребенка в центр семейной жизни. Не случайно тогда же возникает педиатрия, как специальный раздел медицины, появляется, отличная от взрослой, детская одежда.
Медленное и робкое проникновение идей Просветителей в Россию стало ощущаться с середины XVIIв. Оправившись после Смутного времени, Московское государство расширяло свои пределы, росли старые и возникали новые города, все более частыми становились международные контакты. Началась, по выражению К.Валишевского, интеллектуальная эволюция страны [3, с.261]. Однако, рост городов, увеличившаяся мобильность населения, приезд все большего числа иностранцев на службу в Россию привели к увеличению числа внебрачных связей и «незаконнорожденных» детей. Это, в свою очередь, повлекло за собой увеличение числа беспризорников. В 1682г. в царствование Федора Алексеевича, появляется первый в истории России документ, говорящий о необходимости оказания помощи «нищенским детям». Указом царя предписывалось, как это было сделано в Европе, воспитывать «робят и девок» в специальных учреждениях, «дворах», где обучать ремеслам и наукам. Особое внимание обращалось на «цифирную» науку, как наиболее важную и нужную для всех, особенно для купцов. По желанию дети могли быть отданы на учение к мастерам [18, с. 118-119]. Однако осуществить намеченное не удалось. Через год молодой и широкообразованный царь умер.
Таким образом, отсутствие каких-либо письменных источников по вопросу детской беспризорности до конца XVIIв. объясняется двумя взаимосвязанными и взаимодополняющими друг друга причинами: незначительностью числа детей-беспризорников и большим равнодушием взрослой части общества к детям и их проблемам. Главными факторами, сдерживающими детскую виктимизацию были большая семья, русская сельская община и, как ни странно, крепостное состояние общества. Как и в Западной Европе, в период Средних веков в России отмечается бездушное и жестокое отношение к детям (огромная смертность, детоубийства, продажа детей, телесные наказания – как главный метод воспитания и др.).
Ценность жизни ребенка была так ничтожно мала, что заботиться о ее сохранении не считали нужным. Поэтому в документах эпохи, предписывающих оказывать помощь страждущим (нищим, инвалидам, престарелым, больным, пленным), дети-беспризорники даже не упоминаются. Главным источником пополнения их рядов были «незаконнорожденные» дети, которым общество отказывало даже в праве на сострадание. «Бунташный» XVIIв. стал началом коренного перелома в жизни российского общества. Этот перелом не мог не отразиться на детях и на отношении к ним общества. С одной стороны, – начавшаяся модернизация стала обострять проблему беспризорности; с другой, – пока еще робкое проникновение в Россию идей западноевропейского Просвещения положило начало изменению отношения взрослой части общества к детям.

http://detovoditel.ucoz.ru/publ/viktimologicheskie_problemy_detstva_v_drevnej_rusi_i_dopetrovskoj_rossii_x_xvii_vv/1-1-0-35

Вот ещё про РЕАЛЬНУЮ жизнь русского крестьянства. Для подтирания розовых соплей. Хорошо ведь только барам жить было, да и то не всем

Оригинал взят у

ihistorianв Народное здравие

Ольга Петровна Семенова-Тян-Шанская, дочь знаменитого путешественника. Сама она не отправлялась в далекие экспедиции — объекты ее исследований жили в соседней деревне Гремячка Рязанской губернии, а многие из них всю жизнь служили в имении ее отца.
Ничего не скрывая и не приукрашивая, на протяжении многих лет Ольга Петровна скрупулезно записывала все, что имело отношение к крестьянскому быту, и собрала огромный массив сведений: устройство дома, инвентарь, еда, одежда, ход сельхозработ, урожайность разных культур, подробнейшие цены (начиная от стоимости каменного дома и до цены сечки для капусты), бюджет семьи, налоги, суды, болезни и лечение, суеверия и обычаи, и т.д.
Болезнь и ранняя смерть помешали Ольге Петровне закончить книгу, но и то, что сделано, имеет большую ценность для историка. «Жизнь «Ивана» вышла уже после ее смерти, в 1906 году, в т. 39 «Записок Императорского Русского географического общества». Позже была издана в 1914 году, но не получила широкой известности, а после войны и революции о ней совсем забыли. Переиздана в наши дни в 2010 году издательством «Ломоносовъ».

Предлагаю вашему вниманию свои выписки на тему народного здравия по материалам жизни крестьян рязанской губернии во второй половине 1880-х - 1890-х гг.( Read more... )

Profile

dreamrealizer

May 2025

S	M	T	W	T	F	S
				1	2	3
4	5	6	7	8	9	10
11	12	13	14	15	16	17
18	19	20	21	22	23	24
25	26	27	28	29	30	31

Syndicate

Page Summary

А в это время в тридалеком государстве...
(no subject)
(no subject)
(no subject)
В прошлое
(no subject)
Народное здравие

Style Credit

Base style: Compartmentalize by timeasmymeasure
Theme: Ice Chic by krja

Expand Cut Tags

No cut tags

Page generated 29 June 2025 03:58

Зима близко

Согласна на весну

Entries tagged with история россии

А в это время в тридалеком государстве...

(no subject)

(no subject)

(no subject)

В прошлое

(no subject)

Народное здравие

Profile

May 2025

Syndicate

Most Popular Tags

Page Summary

Style Credit

Expand Cut Tags